Служебное рвение наших соотечественников под неприятельскими знамёнами – тема для современного российского военного историка, изучающего боевую летопись своего Отечества, очень деликатная и до некоторых пор запретная. Особенно, если это касалось событий недавнего XX века.
Правда, и в дореволюционную эпоху подобное явление имело место. В отличие от советских времён его не замалчивали, а обсуждали на все лады. При этом судьбы оступившихся военнослужащих через колено не ломали, давая им шанс исправиться. Тогдашнее русское военное законодательство могло позволить себе такую роскошь, заключённую в словах: «Покаянную голову меч не сечёт». Это в полной мере проявилось в событиях, связанных с судьбой дезертиров кавказских полков, бежавших в Персию и составивших в тамошней армии одну из лучших её частей под названием «Багадеран».
На Кавказе в канун Русско-персидской войны 1804-1813 годов из мест расквартирования Нижегородского драгунского полка в 1802 году по неизвестным причинам дал дёру штаб-трубач вахмистр Самсон Яковлевич Макинцев. Автор одиннадцатитомной полковой хроники, начальник военно-исторического отдела штаба Кавказского военного округа генерал-лейтенант В. А. Потто его бегство связал с одновременной пропажей мундштуков от двадцати серебряных сигнальных труб. Так это или нет, но факт – налицо.
Беглый вахмистр отбыл в пределы Персии, где в шахской армии началась его головокружительная карьера. Персидский Наполеон, наследный принц Аббас-Мирза, затевая военные реформы, остро нуждался в европейских военспецах. Тем более что англичане и французы в пику России в изобилии снабжали шахское воинство самыми новейшими образцами артиллерийского и стрелкового вооружения. Собственных подчинённых, знающих в нём толк, у принца не оказалось под рукой. Поэтому он встретил дезертира-нижегородца с распростёртыми объятиями. Наделил его чином наиба-овала (поручика) и назначил командиром роты во вновь формируемый на европейский манер Эриванский пехотный полк.
На новом поприще Макинцев развил бурную деятельность, проявив при этом недюжинные организаторские способности. И очень скоро возглавил созданный им самим при содействии Аббас-Мирзы отдельный батальон, заслужив должность серхенга (полковника). А так как эта воинская часть, укомплектованная исключительно русскими дезертирами, оказалась наиболее обученной и боеспособной во всей персидской армии, то наследный принц зачислил её в шахскую гвардию, а командира возвёл в чин сартиба (генерала) под именем Самсон-хана…
Разные жизненные коллизии приводили кавказских дезертиров в неприятельский стан. Были среди них нераскаявшиеся убийцы, в пылу пьяной ссоры саданувшие сослуживца ножом. Имелись растратчики
казённых денег, нечистые на руку военнослужащие, прихватившие с собой «за бугор» ротную кассу. Водились картёжники, в запале игрового азарта промотавшие военное имущество. Хватало озлобленных неудачников-нытиков, коим опостылила солдатская лямка. Но были и искатели острых ощущений, любители пощекотать нервы в заграничных приключениях. Из последней категории дезертиров сартиб Самсон-хан, как правило, формировал собственный офицерский корпус.
Выбор Персии в качестве страны пребывания для подобной братии не случаен. Персы выгодно отличались от своих соседей турок тем, что не принуждали иноверцев, пришедших к ним на службу, принимать ислам. Ведь православная вера была единственной оставшейся у них связующей нитью с далёкой Родиной, островком надежды на лучший исход и возвращение на круги своя. Правда, поток беглецов, если так можно выразиться, никогда не был большим. В некоторые исторические периоды он и вовсе иссякал.
Тогда Макинцев, как ловкий царедворец, пускал пыль в глаза Аббас-Мирзе тем, что под видом дезертиров вербовал под свои знамёна местных жителей из числа христиан – армян и несториан. Это ему сходило с рук потому, что личный состав батальона был пёстрым по своему этническому происхождению. В данном случае слово «русский» применительно к кавказским дезертирам указывало на их государственную, а не национальную принадлежность. Иначе говоря, в войске Самсон-хана хватало «каждой твари по паре».
Пока он вербовал, формировал и обучал своих подчинённых, вспыхнула Русско-турецкая война 1804-1813 годов, в которой пришлось принять участие и дезертирскому батальону. В ходе боевых действий он даже пополнился за счёт русских военнопленных, не вынесших издевательств персов и согласившихся на уговоры Макинцева. Но, как говорится, недолго музыка играла, недолго Самсон-хан «танцевал». В сражении при Асландузе в октябре 1812 года малочисленный отряд русских войск, ведомый «кавказским Суворовым» генерал-лейтенантом П. С. Котляревским, вдрызг разметал тридцатитысячную группировку Аббас-Мирзы. Особенно досталось на орехи Макинцеву и его присным.
По приказу генерала Котляревского русские солдаты и офицеры не щадили изменников. Раненых добили, а попавших в плен в назидание прочим прилюдно повесили. Самсон-хан с горсткой приближённых едва унёс ноги. Но после окончания войны, согласно 6-й статье Гюлистанского мирного договора, некоторые из числа немногих уцелевших после Асландузского погрома дезертиров воспользовались объявленной им амнистией и вернулись восвояси.
После войны бывший драгунский вахмистр, ставший персидским генералом, буквально остался у разбитого корыта, как та старуха из
пушкинской сказки. Но надо отдать должное Макинцеву, духом он не пал. А развернулся и сумел собрать с помощью нескольких преданных ему дезертиров какое-то подобие воинского подразделения. Чтобы тем самым вернуть себе расположение Аббас-Мирзы. Действуя посулами, угрозами, хитростью, подкупом и обманом по обеим сторонам русско-персидской границы, Самсон-хан быстро восстановил боевые потери. Русский батальон шахской гвардии вновь восстал. Во многом благодаря тому, что в правящей верхушке Персии зрели зёрна недовольства условиями Гюлистанского мирного договора, щедро подпитываемые английскими интригами. Кавказские дезертиры стали камнем преткновения во взаимоотношениях двух стран. Русский батальон шахской гвардии попал в эпицентр «холодной» Русско-персидской войны.
В 1817 году его личный состав принимал участие в торжественной встрече русского посольства, возглавляемого генералом от артиллерии А. П. Ермоловым. Он получил от императора самые широкие полномочия на ведение дипломатических переговоров с главами сопредельных стран: Турции и Персии. В том числе его миссии было велено царём добиваться согласия персидского Фетх-Али-шаха на возвращение всех без исключения беглецов на Родину.
Один из ермоловских подчинённых, непосредственно занимавшийся данным царским поручением и имевший встречу с дезертирами, штабс-капитан Н. Н. Муравьёв, впоследствии в своих «Записках», опубликованных в сборнике «Русский архив» №4 за 1886 год, писал: «Батальон сей был из больших: офицеры были из русских же солдат. Все были одеты в мундиры, с длинными волосами и в погонах. Лица изменяли сим подлецам: народ всё прекрасный, рослый, чистый и старый. Батальон этот называется енги-мусульман (новые мусульмане) Они уже дрались против нас, и пленные, взятые из них Котляревским, были повешены и переколоты. Теперь все люди просящиеся назад, и мы имеем надежду их возвратить».
Из вышеизложенного видно, что шахские чиновники пытались задурить голову помощнику Ермолова. На момент свидания большинство дезертиров оставались православными, но по тогдашней персидской военной моде красили хной всю растительность на своих головах (лица не исключение). Оттого-то штабс-капитану Муравьёву они не глянулись. Чтобы не искушать судьбу, персы заперли личный состав батальона в казарме, а на самых буйных надели колодки. Ермолову же сообщили, что они отправились усмирять восставших курдов. Тот нисколько не поверил этому и даже повздорил с Аббас-Мирзой. Видя явный обман, генерал Ермолов решил пойти на прямое нарушение Гюлистанского мирного договора, отказавшись признать собеседника законным наследником персидского престола.
Разгребать завалы непонимания и отчуждения пришлось тогдашнему секретарю русской дипмиссии в Тегеране А. С. Грибоедову. Он добился
невозможного. Сумел-таки встретиться со всем личным составом дезертирского батальона и даже уговорить треть его вернуться домой. Хотя персидские чиновники попытались этому воспрепятствовать. «Навязывали им разврат, девками и пьянством их обольщали», – как отметил в своём донесении вышестоящему начальству русский дипломат. 30 августа 1819 года Аббас-Мирза в присутствии Грибоедова тепло попрощался с возвращенцами. Хотел было аналогичное сделать и Самсон-хан, но этому решительно воспротивился автор пьесы «Горе от ума»: «Для меня он подлец, каналья, и я не желаю его видеть!». Как бы то ни было, но уже 12 декабря того же года 155 человек бывших дезертиров во главе с Грибоедовым пересекли русско-персидскую границу.Все вернувшиеся были прощены и отправлены для проживания в родные места.
Оставшихся персы всё-таки уговорили принять ислам. Мотивируя это тем, чтобы в будущем они могли оградить себя от выдачи в Россию. Большинство согласились, правда, ради проформы, ибо при посещении мечети они привычно осеняли себя крестным знамением. С религиозным единообразием батальон принял и вполне осмысленную организацию. Теперь он состоял из пяти рот. Одна из них была резервной, куда входили сплошь семейные дезертиры, призываемые под знамёна на период боевых действий. Четыре прочих – регулярные, по столько же взводов в каждой.
Различались по этническому признаку. Две русские, среди коих, как отмечалось выше, «каждой твари по паре». А две других – польские. Последние комплектовались исключительно выходцами из Царства Польского (провинции Российской империи). В тот период дезертиры обзавелись даже собственным оркестром, который стал лучшим во всей персидской армии. За отличия в сражениях близ города Ван и крепости Топрак-Кале во время Турецко-персидской войны 1821 – 1823 годов батальон получил от шаха в награду название Багадеран, что означает богатырский. В русском посольстве его переиначили на свой манер, обозначив как гренадёрский.
Вспыхнувшая новая Русско-персидская война 1826 – 1828 годов поставила Самсон-хана в трудное положение. Помятуя об асландузском побоище, под предлогом нежелания воевать с единоверцами, он отказался сражаться с русскими войсками. На период боевых действий его подчинённых возглавил командир второго батальона шахской гвардии Касум-хан. В этой войне дезертиры славы, конечно же, не снискали, потому что держались подалее от мест боёв.
Под её занавес в Персию бежал офицер Нашебургского пехотного полка прапорщик Евстафий Васильевич Скрыплёв. Неизвестно, как и чем он прельстил Самсон-хана, но тот не только принял его в свою часть, но и отдал в жёны дочь. А вскоре добился производства зятя в серхенги и назначения на должность командира батальона. С этого момента начинается новая
страница в истории этой уникальной воинской части. Вплоть до конца 30-х годов XIX века не было такого «горячего» дела, в котором она не принимала бы участия. Её военнослужащие отличились, воюя с турками, афганцами, приводя к покорности мятежных туркмен и курдов. Те, в грош не ставя на полях сражений персидские войска, откровенно побаивались кавказских дезертиров. У них даже возникла легенда, что в пальцах русских солдат сидят патроны, готовые в любой момент пальнуть. При осаде города Кучана в 1832 году несколько тел павших «богатырей-гренадёр» осталось лежать под её стенами. Курды смогли прикоснуться к ним не ранее, чем обмыли руки убитых.
В следующем 1833 году, во время осады персидскими войсками афганской крепости Герат, «русский батальон» в одиночку штурмовал городскую цитадель Роузэ-гах. В ней находилась гробница известного во всей Азии мусульманского святого, потому суеверные персы отказались её штурмовать. Дезертиры овладели крепостью, несмотря на ожесточённое сопротивление. Помимо боевых отличий, «русский батальон» стал оплотом законности, порядка и опорой власти в Персии. В 1834 году, после смерти Фетх-Али-шаха, его родной брат Зели-султан попытался узурпировать власть, отняв её у наследного принца Мохаммед-Мирзы. Столичную цитадель, городские казармы и дворцовый караул взял на себя Багадеран. Благодаря чему Мохаммед-Мирза смог подавить путч родного дяди.
В 1837 году Кавказ посетил русский император Николай I. В Тифлисе он встретился с наследным принцем Персии Насрэддин-Мирзой и командующим персидскими войсками в Южном Азербайджане (провинции Персии со столицей в города Тавриз), находившимися в России с визитом вежливости. Царь настоял на роспуске Багадерана и возвращении перебежчиков, даровав им амнистию, за исключением тех, за кем числились убийства. Персидские высокопоставленные лица не устояли перед обаянием и напором русского царя и дали своё согласие.
С этой целью незамедлительно выехал на место личный царский посланец капитан Л. Л. Альбрандт. Первую партию дезертиров в количестве142 человек (вместе с жёнами и детьми – 327) он отправил в конце августа 1838 года. Далее дело застопорилось. Соглашаясь для виду, шахские чиновники буквально стали ставить палки в колёса. Персов можно понять. Уж очень не хотелось им терять весьма ценную в боевом отношении войсковую единицу. Преодолевая саботаж персидских властей, Альбрандту удалось добиться согласия на возвращение почти всех рот. На радостях дезертиры отпраздновали 6(19 декабря) 1838 года тезоименитство императора Николая I. Правда, бузили поляки, и то из-за английских интриг. Британские резиденты предлагали им службу в своих колониальных индийских войсках, но как всегда в последний момент напрочь забыли о своём обещании.
Окончательно лёд тронулся, когда командир батальона Багадеран – серхенг, он же прапорщик русской службы Скрыплёв, решил вернуться домой, а с ним и его жена, то есть дочь Самсон-хана. Того чуть удар не хватил. 23 февраля 1839 года батальон с песнями и барабанным боем перешёл русско-персидскую границу, и сразу же был совершён молебен о счастливом выходе из Персии. Всего в Россию вернулись 1084 человека, из них 597 мужчин, 206 женщин и 281 ребёнок.
На Родине царь сдержал своё слово. Никто не то чтобы пальцем не тронул, а даже слов упрёка в адрес перебежчиков не бросил. Женатых поверстали в казачье сословие в Кавказском линейном войске, определив на жительство в тамошние станицы. Холостых определили в гарнизонные линейные батальоны в Финляндии и Астраханской губернии. Причём годы персидской службы засчитали им за действительные в русской армии! Глубоких стариков отослали по месту рождения. Все, принявшие ислам, подверглись церковному покаянию: «За веропреступление, вынужденное долгим пребыванием в Персии и крайностью». Командир Скрыплёв также был прощён и принят сотником в Кавказское линейное войско, поселившись на Лабинской линии. Воюя с горцами, он дослужился до чина есаула и даже стал атаманом станицы Чамлыкской. Вплоть до своей смерти, наступившей в 1860 году, пользовался авторитетом у своих «персо-казаков», как их величали местные жители-линейцы.
Оставшиеся в Персии дезертиры уже не представляли самостоятельной боевой единицы. Это были те, кто давно и искренне принял ислам или совершил в России тяжкие преступления. Самсон-хан напоследок отличился во главе отряда персидской гвардии, в 1849 году овладев городом Мешхед. Несколько месяцев спустя он скончался, 73 лет от роду, и был похоронен в окрестностях Тавриза – под алтарём сооружённого на свои личные средства православного храма.
Александр Нетёсов