Преступления и наказания в Низовом корпусе

В 1723 году на мажорной ноте завершился начатый годом ранее Персидский поход Петра Великого, которому более приличествует другое название – миротворческая миссия России в прикаспийских владениях Персии (Ирана), разорванных на части междоусобной гражданской войной.
Это был первый (правда, недолгий) период прямого русского военного присутствия в нашем регионе на постоянной основе. Тогда русские войска, составлявшие Низовой корпус, располагались исключительно в крупных, стратегически важных населённых пунктах и укреплениях, ими же возведённых. Это оперативно-тактическое объединение, единственное в своём роде в структуре русской армии, просуществовало до 1735 года, когда, согласно договорённостям с Персией, оно покинуло ранее занятые территории. В данном случае для нас актуально то, что вместе с его офицерами и солдатами здесь первые шаги сделала отечественная военная Фемида, детище Петра I. Она прошла успешную адаптацию и апробирование в очень сложных условиях военного быта на Кавказе и заслужила высокую оценку потомков.
Создавая профессиональную армию по западноевропейским лекалам, царь Пётр I в первую очередь позаботился о том, чтобы и военное законодательство России соответствовало лучшим мировым образцам. Правда, с существенными поправками, с учётом российской специфики.
После глубокого и всестороннего изучения иностранных источников, просмотра значительного числа всевозможных проектов, над совершенствованием коих лично трудился сам самодержец-реформатор, армейское право окончательно оформилось в виде Воинского устава, введённого в действие царским указом 30 марта 1716 года. К нему прилагалось 209 статей военно-уголовного кодекса под названием «Артикул воинский с кратким толкованием». В этом военно-нормативном документе наряду со специальными постановлениями, имевшими значение для армейских коллективов, содержались юридические нормы общего характера, применявшиеся и в отправлении гражданского правосудия.
«Артикул…» предусматривал жестокие, в духе того времени, меры насаждения дисциплины в армии. В зависимости от тяжести совершаемых правонарушений устанавливались различные виды наказаний: битьё кнутом (лозами, шпицрутенами), клеймение железом, ссылка на каторгу, смертная казнь. Виновных в «бунте и возмущении» предписывалось умерщвлять на месте.
Хотя, надо сказать, в отличие от западноевропейского, отечественное военно-уголовное право учитывало такой фактор, как покаяние за содеянное преступление. Отчего оно содержало в себе и некоторые гуманистические идеалы в виде «Покаянную голову меч не сечёт». Иллюстрацией к этим словам служит уголовное дело, возбуждённое в отношении солдат Дербентского пехотного полка из состава войск Низового корпуса – рядовых Белоусова и Мясникова. Они совершили кражу имущества, принадлежавшего их сослуживцу капралу Тимофееву, часть которого успели продать местным жителям. Но так как они сами явились с повинной, когда открылась пропажа, то гарнизонный суд Дербента назначил им мягкое наказание: стоимость украденного вычли из жалованья означенных военнослужащих, а их самих освободили из-под ареста. Для западно-европейского военного правосудия это просто немыслимая ситуация.
По этому поводу современный российский исследователь данной тематики Н. Чекулаев в своём труде «Военное судопроизводство в Низовом корпусе (1722 – 1735)» отметил: «Характерной особенностью военного судопроизводства Российской Империи было то, что ни чин, ни богатство, ни дворянство не спасало преступника от наказания. Действовал принцип неотвратимости наказания за преступления, а жестокость приговоров объяснялась… устрашением для всех военных чинов, что в случае их провинности с ними будет поступлено точно так же».
Например, в мае 1730 года был осуждён за растление девушки гарнизонным судом крепости Святой Крест ротный квартирмейстер (заместитель командира роты) Новотроицкого драгунского полка Б. Перицкий. Наказание он получил в виде битья шпицрутенами, будучи прогнанным шесть раз через эскадронный строй, и разжалован в рядовые. Или вот: двумя годами позднее в Дербенте комендант тамошнего гарнизона генерал-майор А. Бутурлин отдал под суд лекаря Дербентского пехотного полка Рифтера за то, что тот, не спросясь консилиума врачей, ампутировал ногу, которую можно было спасти, однополчанину рядовому С. Калтышеву.
Согласно петровскому военному законодательству, судопроизводство в Низовом корпусе, составленном, как отмечалось выше, из разбросанных повсюду гарнизонов, осуществлялось двумя видами военных судов: высшей и низшей инстанции. К первой категории относился гарнизонный суд, главой которого являлся комендант гарнизона. Без его ордера ни один военный чин не подвергался аресту или судебному разбирательству, как тогда писалось в сопроводительных документах: «Содержанию над ним фергера и кригсрехта».
Помимо всего прочего, комендант был обязан надлежащим образом организовывать надзор за поведением военнослужащих на территории вверенного ему гарнизона. Особенно это касалось офицеров и солдат инженерных частей – тогдашней элиты русской армии. В циркулярном послании Главная канцелярия Военной коллегии (главное управление кадров в министерстве обороны образца XVIII века) настойчиво требовала от командования Низового корпуса, чтобы нерадивых инженерных чинов – тех, кто пребывал «… в худом состоянии, является в шумстве или в других неистовых делах» (иначе говоря, за аморальное поведение), слабые профессиональные познания и иные преступления переводить в пехоту и исключать из числа инженеров.
Надо сказать, по тем временам достаточно серьёзным наказанием было понижение социального статуса оступившихся военнослужащих. Так, в 1733 году в Низовом корпусе были разжалованы в унтер-офицеры семь кондукторов (военных инженеров среднего звена), и при этом у них вычли половину денежного довольствия и порционных (пайковых) денег, из ранее выплаченных по прежней должности.
Кроме того, комендант ежеквартально давал отчёт о своей деятельности по линии судопроизводства непосредственно Военной коллегии. В отчётных документах он обязан был приводить список военнослужащих, находящихся в указанные сроки под арестом, следствием и судом, а также подробнейшим образом информировать о каждом вынесенном приговоре.
Военным судом низшей инстанции в Низовом корпусе, как и во всей армии, был полковой суд, во главе которого находился старший штаб-офицер в полковничьем чине, но не командир части. Для ведения судопроизводства в каждом полку имелись специальные прошивные тетради. К компетенции такого суда относилось всё то, что касалось правонарушений нижних чинов – как совершаемых ими, так и направленных против них. А также разбирались случаи неуставных отношений солдат и офицеров.
Как правило, военные суды в Низовом корпусе, гарнизонные и полковые, состояли из семи должностных лиц: презуса (председателя) и шести асессоров (членов суда). Все они на время судебного разбирательства назначались из тех воинских частей, в которых нёс службу подсудимый. Причём их назначение носило временный характер, на каждое заседание суда особо. Исключение делалось лишь для комендантов гарнизонов, которые во все времена существования судопроизводства Низового корпуса были его постоянными величинами. Председатель и члены суда не освобождались от своих прямых обязанностей. А поэтому заседания воинских судов предписывалось производить в свободное от строевой службы время.
Непосредственно следственными действиями занимались асессоры – специально прикомандированные офицеры. После чего материалы уголовного дела передавались на рассмотрение командованию Низового корпуса, штаб-квартира которого располагалась в крепости Святой Крест (на территории современного Дагестана). Кавказский главком выносил свой приговор, и дальнейшая судьба приговорённых военнослужащих рассматривалась в Военной коллегии и оттуда передавалась на усмотрение Сената.
Указом императрицы Анны Иоанновны от 7 сентября 1732 года этот порядок окончательного вступления в силу приговоров по уголовным делам, рассмотренным в Низовом корпусе, был несколько изменён в сторону упрощения. Теперь кавказский главком получил право выносить приговоры самостоятельно, без утверждения их Военной коллегией или Сенатом.
С момента появления на нашей планете «гомо сапиенс» (человека разумного) человеческая природа нисколько не изменилась. Излюбленное утверждение либералов всех мастей, порядком ими затасканное: «Армия – слепок гражданского общества, охранять интересы которого она призвана», со всеми вытекающими отсюда последствиями, вполне применима и к нашему повествованию.
Военнослужащие Низового корпуса совершали противоправные поступки в духе своего времени, не нарушая общую картину уголовных преступлений в Российской империи первой половины XVIII века. Хотя уже тогда зародилась одна негативная тенденция, которая, увы, имеет место и в нынешних Вооружённых Силах.
Среди общей массы оступившихся военнослужащих Низового корпуса довольно высокий процент тех, кто уже имел ранее нелады с законом на прежнем месте службы. В своё время на комплектование экспедиционных войск для Персидского похода 1722 – 1723 годов по приказу Петра Великого пошли сводные батальоны ото всех пехотных полков, существовавших на тот момент в русской армии. И командиры частей поспешили сплавить сюда весь имевшийся у них под рукой негодный элемент, в том числе в первую очередь – правонарушителей. К сожалению, несмотря на грозные царские предупреждения, подобная практика распространилась и на маршевые формирования, шедшие на подкрепление Низового корпуса.
Естественно, своим привычкам нарушители не изменили даже в суровых условиях военного быта на Кавказе. Вот пример, рядовой Дербентского пехотного полка И. Зубов, в 1731 году прибывший из Астрахани, где он совершил кражу полковой казны, похитил товары из лавки местного торговца. Как явствует из материалов уголовного дела, рассмотренного Дербентским гарнизонным судом, он был наказан битьём батогами при разводе караула на гауптвахте. Можно сказать, ещё легко отделался.
А вот его сослуживцу рядовому В. Дементьеву, также ранее уличённому в воровстве, повезло меньше. В 1732 году он самовольно покинул пост и в нарушение запрета на продажу горцам оружия и боеприпасов продал местному жителю ружейные патроны, похищенные им у однополчанина, в количестве 22, по цене копейка за штуку. Решение по этому военно-уголовному делу выносил лично командующий войсками Низового корпуса генерал-лейтенант В. Левашев. С учётом тяжести содеянного и прежних «воровских заслуг» солдата наказали 70 ударами кнута и, вырезав ноздри, сослали на каторгу в «персидскую Сибирь» – провинцию Гилянь.
Конечно же, свою лепту в умонастроения военнослужащих вносили невыносимые условия их боевой жизни и ужасающий военный быт, который, несомненно, сказывался на психике офицеров и солдат местных воинских частей. Кавказские главкомы неоднократно отмечали это в своих донесениях в Военную коллегию.
Так, в одном из них указывались общие потери кавказских войск за период с декабря 1724 по ноябрь 1725 года – 6237 человек. Из этого числа на боевые потери приходились 74 военнослужащих, ещё 13 числились утонувшими, а остальные 5027 «померли». Там же указана и причина их кончины – «злой и язвительный нездоровый воздух».
Сюда следует добавить непривычный для северян местный климат с резкими перепадами температур. А также перебои в снабжении качественными продуктами питания, сохранность которых оставляла желать лучшего. Испорченный провиант и местные фрукты вызывали у солдат и офицеров «кровавые поносы» и «преострые лихорадки, которые в кратком времени житиё их в смерть превращали». Это неудивительно, если учесть тогдашний уровень медицины, не позволявший эффективно бороться с подобными заболеваниями.
Первые лица государства, несомненно, отдавали себе отчёт в том, что служба на Кавказе была сродни каторге. Поэтому они всё делали, чтобы несколько облегчить жизнь тем, кого военная судьба забросила к чёрту на кулички. Так, по указу императрицы Екатерины I, вдовы Петра I, от 16 мая 1726 года военнослужащим Низового корпуса, находившимся под следствием и арестом, разрешалось вместо прежнего арестантского пайка (кваса и хлеба) выделять на пропитание половину их денежного оклада. В случае оправдательного приговора и освобождения из-под стражи бывшим подследственным выплачивалась денежная компенсация за всё время, проведённое в заключении, в виде второй половины должностного оклада.
Среди общего массива документов военного судопроизводства в Низовом корпусе, дошедших до наших дней, несомненно, первенствующее место занимала пресловутая «бытовуха». А именно – правонарушения на бытовой почве, в разных проявлениях и разной степени тяжести. Гарнизонная жизнь на краю света томила офицеров и солдат своей безысходностью, вот они порой и давали выход своим чувствам. Каждый по-своему.
Современный российский историк-исследователь И. Курукин в книге «Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия» по этому поводу пишет: «Дела военного суда крепости Святой Крест говорят о столкновениях, когда сослуживцы по полку в «безмерном шумстве» обнажали шпаги, называли друг друга «вором» и другими «бранными и поносительными словами», или не могли вернуть взятые в долг деньги. Часто дело кончалось примирением сторон, начальственным выговором, отсидкой на гауптвахте или посылкой «на караул бессменно на неделю».
Так, в январе 1732 года в Дербентском гарнизонном суде слушалось дело подпоручика Элермана, занявшего у 98 сослуживцев в долг денег на общую сумму 488 руб. 3 коп. и не вернувшего их. Надо сказать, по тем временам средства очень даже значительные.
26 марта 1732 года комендант Дербента генерал-майор А. Бутурлин разбирал ссору, случившуюся между офицерами-сослуживцами, капитаном Кеменгемом и поручиком Штанбеймером. Процесс закончился примирением сторон.
Там же, в апреле следующего 1733 года, слушалось дело капитана Панафидина, который, следуя из крепости Святой Крест в Дербент, самовольно, не спросив разрешения местного коменданта, изъял лошадей у гарнизонных казаков и при этом нанёс увечья их командиру, сотнику Небылицыну. По приказу генерал-майора Бутурлина офицер вернул пострадавшим их имущество, заплатив определённую сумму за наём лошадей, и после всего этого отбарабанил бессменно неделю, неся караульную службу на гауптвахте.
А вот другой характерный пример. 28 мая 1735 года решением гарнизонного суда всё той же крепости Святой Крест за офицером Апшеронского пехотного полка, пьяницей и дебоширом, прапорщиком А. Петлингом за его непрестанное «безмерное шумство» установлен комендантский надзор.
Следующим по степени тяжести правонарушением для офицеров считалось упущение по службе, которое каралось гораздо жёстче. В 1731 году офицера Дагестанского пехотного полка поручика Г. Зорина за «утрату казённого вина и безмерное шумство» разжаловали в капралы.
23 августа 1732 года был арестован офицер Дербентского пехотного полка капитан Фонбаум за неправильную смену с караула и «противные слова». Подобная участь постигла и его сослуживца поручика Анзера за то, что последний покинул расположение части без приказа командира.
У нижних чинов «бытовуха» нередко заканчивалась поножовщиной, а то и смертоубийством. Летом 1733 года осудили рядового Арефьева, солдата Новгородского драгунского полка, пырнувшего ножом в приступе ярости своего обидчика обозного Т. Иванова, которому нанёс ранения в «титьку».
4 июля 1733 года по приговору гарнизонного суда был бит кнутом 15 раз казак Ахтырского слободского полка, нечаянно смертельно ранивший сослуживца. Двумя годами ранее нижних чинов Дербентского гарнизона
А. Гусева и П. Сомова за совершенное умышленное убийство малороссийского казака И. Михайлова 100 раз били кнутом и сослали «на вечную работу» в Гилянь.
Пожалуй, самым распространённым преступлением, бичом армий всего мира в то время, были побеги военнослужащих. Как явствует из военно-уголовных дел, самовольное оставление части происходило по разным причинам. Солдаты отлучались из караулов, воровали со складов казённое имущество и провиант, били и грабили маркитантов, крали деньги и вещи у своих товарищей и офицеров, а после давали дёру, не желая отвечать по суду за содеянное.
16 июня 1733 года был пойман и арестован рядовой Нижегородского пехотного полка А. Абоимов, совершивший кражу и побег из части. По решению военного суда наказан шпицрутенами и прогнан три раза через полковой строй.
Иные дезертировали сознательно. Так, пойманный в октябре 1725 года обозный Дербентского пехотного полка К. Евдокимов дал признательные показания на допросе в том, что покинул свою часть с целью найти жительство у местных горцев.
Другие попадали в такое положение по неопытности и глупости. Например, новобранец Астраханского пехотного полка, находясь в увольнении, будучи на рынке, выпил спиртного и уснул. Испугался возвращаться к месту дислокации полка. Но был пойман местными жителями и отведён в крепость.
Только за период с декабря 1724 по ноябрь 1725 года, по данным историка И. Курукина, в Низовом корпусе трое рядовых покончили с собой, 18 пропали без вести, 12 отправлены на каторгу, трое оказались в плену, 60 сбежали.
За первую «ходку на волю», как и за «мышление к побегу», полагались шпицрутены – три прогона через полковой строй. Рецидивистов ожидали сначала наказание кнутом, а затем и смертная казнь.
В конце 1725 года восемь нижних чинов были казнены за дезертирство и другие тяжкие преступления. Не давали спуску и офицерам. Когда осенью 1732 года поручик А. Феласов из состава Сулакского пехотного полка вернулся в часть из отпуска, в котором он задержался сверх положенного срока, то военный суд посчитал это веским основанием, чтобы разжаловать его в рядовые.
Командование Низового корпуса не давало спуска тем, кто совершал противоправные действия в отношении местных жителей, из каких бы побуждений они ни совершались – корыстных, хулиганских или служебных. К примеру, 18 мая 1727 года гренадёра И. Кречетова осудили за причинённый ущерб владельцу торговой точки в Дербенте.
Императрица Анна Иоанновна своим указом от 25 ноября 1732 года запретила продавать «заповедные товары» (стратегические материалы и вооружение) местным жителям. Но многие военнослужащие это проигнорировали, за что собственно и поплатились. Так, солдаты Дербентского гарнизона рядовые С. Басов и С. Гладков продали в марте 1732 года дагестанцам «по простоте» стальные изделия, за что были биты батогами. Летом всё там же начато следствие над рядовым
Н. Зиновьевым, уличённым в торговой сделке с местным жителем. В деле фигурировал в качестве вещественного доказательства порох, весом в один фунт (410 г.).
Но самым громким – и по количеству фигурантов, и по совершённым ими преступлениям – стало нашумевшее уголовное дело лоцмана Каспийской военной флотилии некоего Е. Мельникова сотоварищи, рассмотренное гарнизонным судом г. Решта. Сему военному моряку не давали покоя лавры Стеньки Разина. Из дезертиров, матросов, судовых рабочих и беглых солдат он в 1730 году сколотил целую пиратскую шайку. Она разбойничала в Каспийском море, грабила персидские торговые суда, а их владельцев и экипажи топила в бездне вод.
Дело получило настолько широкую огласку, что даже сам кавказский главком генерал Левашов отказался выносить по нему вердикт, сославшись на авторитет вышестоящей инстанции – Военной коллегии. Пусть, мол, она выносит приговор. Ведь речь шла о массовой казни.
Из всего вышеизложенного видно как регулярно, с большим рвением наши предки искореняли скверну в армейских коллективах. Вот бы и нам так бороться с преступностью – всегда и во всём.
Александр Нетёсов